Питер О`Доннел - Я — Люцифер
Джек Уиш промолчал. Он открыл дверь, потом поднял тело Ларсена и унес его на своих могучих руках.
Боукер закрыл за ним дверь и вернулся к столу. У каждого конверта на внутреннем клапане имелся порядковый номер. По содержимому они несколько отличались друг от друга. В одном лежал локон, в другом — листок бумаги, а на нем несколько написанных от руки слов, в третьем — фотография. В некоторых было несколько предметов сразу.
Сверив номера с журналом, Сефф записал семнадцать фамилий с указанием национальности, профессии и рода занятий.
— Вы поручите Регине выслать всем семнадцати предупреждения? — осведомился Боукер.
Сефф ответил не сразу. Он что-то проверял по другому журналу. Наконец он сказал:
— Нет, только шестнадцати. Семнадцатый — аргентинец, который, согласно вашему прогнозу, доктор Боукер, готов заплатить сумму, которую мы потребуем. Вы оцениваете шансы на успех в семьдесят процентов. — Сефф провел рукой по своим словно приклеенным прядям. — Наш имидж пострадает, если клиент заплатит, а потом все равно умрет.
— Значит, шестнадцать, — сказал Боукер. — Что ж, если у Люцифера точность предсказаний превысит восемьдесят процентов, нам понадобится убить лишь троих.
— Вполне разумное количество для мистера Уиша, — кивнул Сефф и закрыл оба журнала. — Но если Люцифер точен на семьдесят пять процентов, то придется убивать четверых. А это гораздо хуже. Подумайте над этим, доктор Боукер. — Он встал из-за стола со словами: — Я попрошу Регину приготовить наши обычные списки для рассылки правительственным организациям и частным лицам, как только мы выберем из досье нужные кандидатуры.
Боукер, помявшись, спросил:
— Когда мы переберемся на новую базу? Мы ведь уже провели тут восемь месяцев…
— В конце месяца, — сказал Сефф.
— Вы нашли кое-что подходящее? — поднял на него глаза Боукер.
— Да, отличное место. Причем опять на суше. Мне очень не нравилось жить на корабле. Да, место удачное во всех отношениях. Я убедился в этом после моей последней поездки в Макао. А вам пора начать готовить Люцифера к тому, что у него вдруг возникнет неодолимое желание в самое ближайшее время перебраться в другую часть своего обширного царства.
— Хорошо. — Боукер был рад, что разговор перешел с проблемы точности Люцифера на другие материи. Открылась дверь, и вошел Джек Уиш.
— Я приготовил Ларсена, — сказал он. — Слушайте, Люцифер меня только что вызвал. Он сказал, что хочет как-нибудь поразвлечься.
Сефф похрустел пальцами, и на его бледном лице появились признаки редко посещавшего его возбуждения.
— Мы закончим наши рутинные дела потом, — сказал он. — Передайте Люциферу, мистер Уиш, что мы в самое ближайшее время займемся его досугом. Я вызову Регину.
В хорошо меблированной спальне на одной из составленных вместе кроватей лежала женщина лет пятидесяти с седеющими волосами, собранными в старомодный пучок. Лицо ее было худым и хрупким, кожа очень бледной. На ней было цветастое платье с длинным рукавом и фильдекосовые чулки. Рядом с женщиной валялась большая потертая сумка.
Женщина дремала, но как только Сефф коснулся ее плеча рукой, открыла глаза.
— Люцифер требует развлечений, моя дорогая, — тихо произнес он.
Бледные губы и блеклые глаза отозвались на это робкой улыбкой. В голосе Регины отчетливо послышались вибрации светской дамы, когда она воскликнула:
— Какая прелесть, Сеффи. Я сейчас же иду. Только вот надену туфли.
Жалюзи в комнате были опущены, отчего в ней установился полумрак. Люцифер успел надеть темные брюки. Он сидел, откинувшись в кресле. Чуть сзади и сбоку на длинном диване расположились Боукер и Джек Уиш.
На другом конце комнаты был оборудован кукольный театр. Сефф и его жена исчезли за черным занавесом, покрывавшим каркас просцениума. Маленький красный занавес сцены был задернут.
Послышалась тихая музыка. Красный занавес открылся, и сцена осветилась. Задник изображал старинное здание в лесу. Из сводчатого входа тянулась вереница монахинь. Тихую музыку заглушили удары колокола, после чего всем стало ясно, что там изображен монастырь.
Из-за кулис появились две монахини. Они семенили, чуть склонив головы в медитации. Музыка сделалась тише, и монахини начали петь. Боукер не уставал восхищаться тому, как ловко чета Сеффов манипулировала своими голосами, когда они устраивали эти кукольные представления. Металлические интонации Сеффа исчезали, он мог изображать высокий, но звучный женский голос или, напротив, мужской бас, который никогда не слышался в его нормальной повседневной речи. Регина тоже обладала весьма обширным диапазоном, и подчас Боукер не мог угадать, кто именно из них пел.
Затем на сцене появился молодой негр в потрепанных рубашке и штанах. Он ничего не говорил, но начал танцевать весьма чувственный танец, извиваясь между монахинь, изрядно шокированных его поведением. Боукер внимательно смотрел на сцену, прежде чем смог понять, которая из монахинь оказалась на время зафиксированной на перекладине, предоставляя возможность Регине и Сеффу заняться двумя деревянными регуляторами, к которым было прикреплено десять ниток, приводивших в движение негра.
Большинство кукловодов манипулировали семью нитками, но Сеффы были подлинными мастерами своего дела. Зрители быстро забывали о том, что перед ними марионетки. Куклы оживали на глазах. Конечно, многое зависело от того, как выглядели марионетки. Сефф сам вырезал их, а Регина одевала. Одни куклы были прекрасны, другие ужасны. Одни излучали добродетель, другие казались исчадиями ада, но каждая обладала индивидуальностью, которая врезалась в сознание зрителей. Но основное чудо состояло в том, что легкая перемена ракурса и способа управления в корне меняла и эту самую индивидуальность.
Возможно, все дело было в том, как кукла наклоняла голову — изменение угла превращало невинность в сладострастную непристойность. Может, дело было и в том, как вырезались профили. Так или иначе, Боукер мог лишь строить догадки: Сефф никогда не позволял ему рассматривать марионетки вблизи.
Теперь одна из монахинь оправилась от шока и смотрела на танцующего негра уже не с негодованием, а с какой-то завороженностью, словно ее загипнотизировали. Вторая монахиня приблизилась к подруге и стала умоляюще дергать ее за рукав, но та не обращала на ее призывы никакого внимания.
Продолжая танцевать, негр запел песню. По мелодии это был спиричуэл, но слова отличались явной непристойностью. Он стал дергать монахиню за одежду. Вскоре ряса, апостольник и покрывало упали. Оказалось, что монахиня, оставшаяся в белой рубашке, юна и хороша собой. Ее спутница отвернулась и, упав на колени, молитвенно сложила руки.
Теперь первая монахиня тоже начала танцевать. Сначала медленно, затем в ритме движений негра, после чего они удалились за кулисы. Коленопреклоненная фигура горестно покачивалась, переживая случившееся, потом застыла в молитвенной позе.
Теперь музыка уже играла в другом темпе. На сцене снова появились негр и первая монахиня. Они танцевали с диким неистовством. На монахине уже не было рубашки, голым оказался и негр. Куклы были сделаны из какого-то эластичного материала телесно-черного и бело-розового цвета. Мужские и женские половые признаки отличались детальным правдоподобием.
Танцевавшая монахиня вдруг застыла в ожидании. Негр описывал круги вокруг нее, постепенно приближаясь. Его пение принимало все более разнузданный характер. Молившаяся монахиня подняла голову и зарыдала.
Боукер покосился на Люцифера. Тот внимательно смотрел на сцену, но в его голубых глазах блуждала меланхолия. Боукер удовлетворенно откинулся на спинку кресла. Юноше еще не наскучила его любимая постановка. Она неизменно доставляла ему огромное удовольствие. Впрочем, удовольствие тут было неверным словом, поскольку неотъемлемой частью бремени, наложенного на него его манией, было страдание. Смысл пьесы заключался в том, что в ней просто и наглядно показывалось, как зло совращало добро, как зло уверенно демонстрировало свою силу.
Теперь черное и бело-розовое тела слились в единое целое на полу сцены. Затем негр и монахиня поднялись, разъединилась, и девица побежала. Но она не собиралась спасаться бегством. Она описывала по сцене круги, а негр бежал за ней. Она хохотала, и негр тоже смеялся. Затем она споткнулась, упала, и ее преследователь навалился на нее.
Соитие продолжалось долго, тела ритмично поднимались и опускались. Но вот пыхтение негра и стоны монахини прекратились. Негр поднялся на ноги и стал медленно и томно танцевать вокруг распростертой на сцене партнерши. Музыка делалась все громче и громче.
Боукер мысленно представил себе невидимого сейчас Сеффа, скрытого занавесом. Сефф дергал за ниточки, и куклы послушно откалывали коленца. Но и после того, как эти жуткие марионетки будут убраны в свои ящики, а сцена разобрана, Сефф продолжит свое дело — он будет дергать за ниточки страха и алчности, пугая жизнью и смертью. И живые марионетки станут послушно выделывать коленца. Из всех этих живых кукол только Люцифер не догадывался о существовании нитей, приводивших его в движение.
